"Любовь делает нас похожими на тех, кого мы любим"

   Страшнее тех, кто лезет в душу, только моё весёлое отражение в зеркале. Вечный, безумный путь страданий.
   Расскажи мне какого цвета покой.
   Покажи мне, какая сила у утреннего неба.
   Уже достаточно знаю о крысах. И голуби в руках уже превращались в кровавые пятна на дне пустой бутылки.
   Сумасшествие.

   "Вот какое ты, одиночество!
    Без лица!"

   Если больно - значит жив.
   Они спят, я - танцую. И что мне боль и жизнь. Ведь я - танцую. Я хочу подарить радость своим танцем, но все спят. Все погружены в летаргический сон жизни. Сон вызванный болью. В боли зачатые, болью живущие, с болью умирающие.
   Проснитесь!
   Вдруг, кто-то меня зовёт по имени. И это не человек. Что тебе нужно? Проси и уходи! Я отдам всё... Мне ненавистно твоё лицо, искажённое гримассой ужаса. Ты боишься меня и это тебя возбуждает. Фолликулы твоего мозга напрягаются и приходят в движение. Нет, ты не человек. все люди спят.
   Проснитесь! Ты, скрючившийся под сенью ветра. Проснись! Ты -  спящий рыцарь. Я - плачущий оруженосец. Я готов быть им. Я был им. Помню... Я дошёл твой путь и достал Счастье. Но Счастье на одного - это много. Проснись! Зачем ты спишь? ! Страх. Страх.Страх. Мне страшно. Страх. Он пронизывает всё тело, вызывая ломку внутри - наверное от этого я двигаюсь и танцую.Страх. Страх - зараза. Я заглатываю свою руку и стараюсь его вырвать изнутри. Спящие закудахтали. Укрывая тела, ходят безликие тени демонов. Слишком хорошо и слишком страшно.
   Проснитесь.
   Во снах вы любите друг-друга, воюете с призраками и ищите выхода для своей силы. вам некуда спрятать в Небе Снов свою похоть. Подонки, за что я вас люблю? Ваши сны стали моей реальностью. Проснитесь!!!
   Я прошу... Проснитесь...

   Агония мотыльков. Рвутся в чёрное бездонное небо. Тыкаются в жёлтый дремлющий фонарь и падают вниз. Цветные, радужные мотыльки.
   Он проснулся. Серела под ним грязная наволочка, ещё не остывшая от чужих потных тел. Сумасшествие ходило где-то рядом, может в соседней комнате. Разбрызгивались дорогие секунды жизни впустую. перед глазами проходила жизнь, наполненная пьяными бабами и хохочущими мужиками. Гимнастёрки. Этикетки. Пощёчины. Белоснежные зубы. То-ли ряды людей, то-ли букв. ряды пьющие, орущие, совокупляющиеся и рыгающие. Великая Философия Всенародного Блёва испытывала на нём свои истины.
   Страха не было в его глазах. Уже давно. Только неясная улыбка иногда устало падала слабой тенью на глянцевые зрачки.
   Наш путь не долог. Упасть с рюмкой в руке на бетонный пол, чтобы тебя потом подняли лишь санитары. и никакой мистики. и никакого астрала. как мотыльки из его снов.

- Медсестра, подавайте третье блюдо!...И гоните прочь навязчивых ангелов: ещё не время... - кричит он, но голос срывается и глухо тонет во вздыбившейся груди.
   Жизнь - аменазиновый компот, постоянное ощущение нового психоза.
   Нет, сегодня он ещё не умрёт. Его отпустит. И всё забудется.
   Сегодня земля обойдётся без него.
   Земля - протухший гербарий. Земля - свалка забывчивости. Земля - недобравшийся до яйцеклетки спематозоид.
   Г-споди, измени хоть что-нибудь!...

   Одиночество. Какое оно? Что мне в нём?
   Мысли сплетаются в паучьи сети, путаются, ловят мимолётности. Как получилось так, что жизнь моя опустела? Видит Б-г я не хотел...

   Главная беда человека в том, что за все дни его жизни никто ему не скажет доброго слова от всей души. А если и находятся такие, то они несомненно врезаются в нашу память глубоко и сияюще, как ангелы какие-нибудь.
   Впрочем, добрые поступки, совершённые НАМИ, врезаются ещё глубжа и ещё светлее..

   Как это сложно, будучи человеком, оставаться им всегда...

   Приятно, напившись, приходить домой. И отдыхать перед включенным телевизором от чужаков, от общения с ними. Забыться в мигающем голубоватом квадрате экрана. В этой смене лиц и имён. Иногда не понимая ни слова в каком-нибудь далёком языке.
   Какие глаза! Они смотрят на тебя с экрана и ты точно знаешь, что им от тебя ничего не нужно. ничего-ничего. Можно спокойно следить за тем что они выражают, как меняются. Не нужно при этом тянуть рот в вежливой улыбке, портить чистоту ощущений от переживаемых эмоций, произнесением каких-то ненужных слов, бессмысленных обьяснений, поддерживать, вобщем никому не нужный разговор остротами и беззлобными колкостями. Ничего этого не нужно перед светящимся стекляным ящиком.
   Это слабая власть. Власть над механической игрушкой. Боль, вымещенная на электрическом звере, поведением не подобающем в обществе - есть некая работа мортидо - начинает успокаивать. И ты пропадаешь, теряешьася в бездне чужой жизни, чужих переживаний. Синдром подсматривающего в замочную скважину был внесён  в каждый дом с изобретением телевидения. Сполна дал насладиться этим грехом каждому желающему, а нежелающему открыть в себе новые, доселе неизвестные ему инстинкты. В каждом из нас живёт сумасшедший. Нужно только позволить себе открыть дверь и дать ему войти.
 

   Потерялся в определении смысла, в значимости слов.
   Животных понимаю лучше. чем людей.
   Гряжь светлее солнца.
   Пошлость честнее чем литература.
   Секс вернее поэзии.
   "...в городе Париже, в начале июля..."*
   Если кто-нибудь не вспомнит обо мне и не остановит зло, исходящее от стен крепости - я умру...

   Иногда, некоторые вещи приходят неожиданно. Они что-то вдруг открывают во мне. Для меня.
   Вот сейчас, допустим, почему-то подумалось о том, что я не люблю людей с некрасивыми руками. Почему?
    Есть какое-то неотчётливое чувство внутри меня, что существует связь между лицои  и руками. Между руками и характером.
   Помню, довеловь поговорить как-то с одним. Его звали Михаил. Он говорил, что совершенно не запоминает лица людей. Но отчётливо помнит руки людей. Мне это показалось тогда странным. И, наверное, смешным.
   Теперь я его понимаю.

   Как милосердно устроен мир.
   Награждает нас Б-г, а наказывают - люди.
   Пожалуй, было бы гораздо страшнее жить, если бы было наоборот.

   Ноги... Кровь... Лица...
Медленный скрипучий голос вещает:
" -... осторожно, глаза закрываются.
Следующая станция - Остервенение.
Переход на кольцевую.
Уважаемые пассажиры!
Выходя не забывайте..."

Б-же, как хочется жить!

И снова: кровь.... глаза... руки...

БЕГОМ!!!

   Медленно, уронив светильник солнца, чёрным призрачным покрывалом на землю падает ночь. Её падение даже можно назвать грациозным. Всё уходит на покой. Под этим покрывалом почему-то холодно и зябко. Умирают бабочки и цветы -однодневки, чтобы завтра родилось в десять раз больше таких же непонятных и упрямых душ.
   И опять на один лишь день. До ночи.
   Ночь. Её дыхание пахнет жизнью и смертью. Своими - необычными, загадочными. всё замерло. Только по крышам носятся Чёрные Ночные Всадники, да звёзды мерцают у них над головами. Холодно, романтично и безжалостно.
   Да ещё можно различить огонёк чьей-то сигареты. И глаза. Большие блестящие глаза в окне, наблюдающие за передвижением Чёрных Всадников Таро.
   Ночь... Сколько ассоуиируется с этим словом. Это сон, это плач, это аппатия, это психоз, это депрессия. Это время, когда влюблённые и новобрачные остаются наконец одни. Это время, когда шлюхи находят свою жертву. Время, когда у поэтов рождаются их лучшие стихи, а у художников - картины. Время Любви и Зачатия.Время смети, чтобы родиться завтра, в новом дне. На дне. Или нет.
   Ночь. Это время, когда остаёшься тет-а-тет со своим воинственным "Я". Збрасываешь тяжесть дня. Его игру. Честность. Сумасбродство. И стараешься не лгать самому себе. 
   Ночь - она для пастухов. Овцы ложатся спать с заходом солнца.
  Ночь - Королева, оспаривающая престол у Короля-Дня.
   В отличии от дня, ночью человек живёт, как индивидуум. И ни у кого нельзя отнять его маленького ночного королевства.

   - А ты слышал когда-нибудь, как плачут камни?
   Она сидела напротив, улыбаясь, как мать Тереза, всепрощающей улыбкой. Её звали Люба и ей было 18 лет отроду. Красивая полногрудая  цыганка. 
   - Любовь -это самое светлое, что есть в жизни - сказал я ей тогда, мысленно уже обрекая себя на то, что предётся сегодня делить с ней постель.
  - Увы - ответила она - к сожалению это, лишь красивые слова.
    И мне нечего было ответить. Я ещё ничего не знал о любви и , конечно же ещё не слышал плачущих камней.

   Было, помню, когда выбирался из бункера квартиры и бродил без дела по улицам, умирая от страха и тоски. Тоски по чему-то неведомому и хорошему - людям, наверное.
   И возвращался назад успокоенный, после того, как у меня просили закурить. Я был всё-таки кому-то нужен на этом свете...

   Невозможно переоценить жизнь.
   Любая её недооценка приводит к обязательной переоценке.

   Кажется близким и реально-страшным тот самый есенинский чёрный человек.
   Одиночество, настоянное на пороках - вот то волшебное ведьмино варево из которого он был сотврён.
   Он постоянно хочет моей крови.
   Каждую секунду ловлю себя на мысли о безумии. Кажется ещё миг и я не выдержу, сорвусь. Сорвусь и всё потемнеет. Призрачный мир рассыплется лопнувшей фенькой. И останется прах, ад и страшный суд. И оглушит своим безумием.
   И вестник его - ада - чёрный человек, уже здесь.
   Говорят есть люди без кожи. долго не мог поверить, считая поэтической метафорой. Но однажды зеркало чистосердечно призналось...
   Как страшно быть одному. (Акцент на слове БЫТЬ, заметьте) Как страшно быть одному всегда. всегда.

...В сиреневом переливающемся круге шла борьба за глазное давление, выигрывал обладатель сердца...

   Кажется я схожу с ума.
   И он - чёрный - рядом. хоть бы ругался, кричал или смеялся. Только бы не молчал, не томил душу. но звучит тишина. Оглушительно. И это его казнь.. 
   Не спастись..

   Снилось, положили в психушку. иду за медсестрой, а она мне свободного места найти не может. Всё занято. Уже и в столовой смотрела. нет мест. И люди-то вокруг всё, вроде, нормальные. разговаривают медлу собой, кушают. Кто-то увидев меня, новичка, стал подначивать. приятели балагура весело смеются. Нормальные, вроде, люди. Среди них я действительно чувствую себя сумасшедшим.
   Подошли к углу в кухонке, где обитают швабры и тряпки. Вижу и картины стоят. Штук 20.
 - Сейчас уберём, здесь устроишься..
 - А можно - я их заберу?
 - Совсем?
 - Да..
 - Да,  пожалуйста, я договорюсь.. Это от девицы одной ненормальной осталось. Совсем, белная,  спятила. Да и преставилась третьего дня. Куда ж теперь  девать-то ума не приложу. А если уж хотите, так возьмите, выбрасывать всё равно...
   ...И жгла руки тёмно-коричневая портретная рамка. И стоит перед глазами крест. цвета снежной порошки, впаянный, словно бы во фразу : "FUCKING LOVE".  И нет более ничего.
   Страшный сон был.
   А через несколько дней повесилась Государыня...

  Проснулся с мыслью написать письмо куда-нибудь в Париж или Сан-Франциско, всё равно - куда, на первый попавшийся адрес, с признанием в любви.
   Чтобы адресат, вскрыв загадочное письмо, чертыхнулся, созерцая неведомые русские буквы, выбросил его в мусорную корзину...
   Как часто делали это с моей любовью, мной, соими чувствами, моими стихами..
   А буквы, выдавленные на бумаге, будут вывезены на свалку с остальным мусором. и, уже там, впитавшись в землю, будут тускло сиять любовью, порождая у обитателей свалки суеверные байки.

   Люди больны.
   Человечество больно.
   Особенно больны дети.
   Это какая-то особая болезнь, она не поддаётся словам.
   Врач, пытающийся поставить диагноз, становится более болен чем сам пациент.
   Это ужасная болезнь. Вней есть всё от шизофрении, мании преследования и нимфомании...
   При этой болезни особенно страшно смотреть в зеркала. Ты можешь из них не выбраться.

   О, одиночество моё исходит от бессилья.
   Не покоряется силе разговора.
   От страха общения с прямоходящими ошибками природы, зовущихся человеком.
   Их плоть и кровь, пропитанная ядом сомнений,  отравляют.
   Всё, что становится доступным давно мертво...

   Иногда, как-будто идёшь долго-долго в потёмках. И нет знания куда и зачем. Вот-вот кажется появиться дорога или нечто похожее. Но тут же ощущение исчезнет в сумраке.  И нет знания куда и зачем. Знаешь только то, чего не нужно. Дичать в дороге, умирать. Кто-то встречается в дороге. молчаливый, требующий помощи. И ты помогаешь. Иногда против воли. Иногда во зло себе. И это проклятие секты ангелов. Которых становится всё меньше...

   Всё,  о чём верилось,  осталось болтаться в петле, где-то среди диких просторов четырёх стен.

 "Остановите мир я слезу".

   "...я встретил могикан, для которых честь - табу..."

   Я обьявляю войну глотателям профитролей и безликих гамбургеров...

   "...и холёных фаворитов, что бесятся с жиру...."

 "МАТЬ: (смотрит в окно, как бы про себя) Как упал ты с неба, денница, сын зари!
   Пауза.
 НЕИЗВЕСТНЫЙ: ты не замечала, что перед восходом солнца человека пробирает дрожь? Может быть,  мы дети мрака, ибо трепещем света?
МАТЬ: Тебе никогда не надоест задавать вопросы?
НЕИЗВЕСТНЫЙ: Никогда! понимаешь, я тоскую по свету!
МАТЬ: Тогда ступай и ищи! мир тебе!"

   Я сидел на затрапезном лежаке, который почему-то назывался диваном и пялился в усталый глаз телевизора.
   Страшные жирные негритянки истекали соком  на пиджаки безобразных небритых негров. никогда по MTV ничего путного не увидишь. Я не против негроб, не дай Б-г! Я против MTV!
   Мне до боли хотелось с кем-нибудь поговорить. написать письмо. Всё в этой жизни чертовски перемешалось. Хрустальные бокалы поблескивали в зеркалах, всё ярче вспыхивая от неловкости - по ящику всё ещё сверкали волосатые чёрные ляжки.
   Чёрта с два я куда напишу!
   Часы медленно вертели маятником.
   Мышцы лица сводило желанием скукситься и зареветь.
   По детски.
   Тогда все обратят анимание и обязательно, смягчившись, дадут что только захочешь.
   Но чёрта с два я дам кому-нибудь шанс позлорадствовать, почёсывая засаленные яйца. Свои и соседа.
   Чёрта с два!
 

   Мой ангел смерти это - красота.

   Боюсь быть привязанным к везам, людям. связям... Всё приходится рано или поздно терять.
   И встанет дилемма.  Или искать снова и снова, и никогда не найти и не остановиться. И жизнь прожить в бесплодных поисках рая. Стать злым, нервным и перестать верить миру.
   Или же пытаться удержать неудержимое. Обманывать себя, что порой это удаётся и вновь искать и искать новые способы, сначала удержать, а потом удержаться. Стать нервным, злым, перестать верить миру...
 

   Я сижу на станции и смотрю...
   Поезда уносятся в одну сторону. время в другую, а я сижу на станции. ещё многое может произойти.
   Я не знаю сколько мне лет. Но я ещё не стар. Оборачиваюсь.  В отполированном стеклк вокзала отражаюсь. Если верить зеркалу, мне где-то четверть века. Отворачиваюсь. пытаюсь поймать ощущение возраста. Мне кажется сто я его ровесник - века. Наверное и это ещё не старость. всё ещё может произойти.
   ... Поезда уносятся в одну сторону, время в другую...
   Я не знаю зачем я здесь и кто я. Но очевидно я мужчина. Хотя и этому, пожалуй, не стоит доверять. Всё ещё может произойти.
   Может встречу кого-то, кто меня  знает, всё встанет на свои места. Почему-то чувствую, что мне жиого не хочется.
  Старушка присаживается рядом, поправляет чулок.
 - Бабушка, вам шум в моей голове не мешает?
   Вскакивает. Убегает, шатаясь смешно.
   Всё ещё может произойти. Может кто-то встретится со мной взглядом. Подойдёт, возьмёт за руку:
 - Нам с тобой, друг, попути...
   Или наступит конец  света. И всё умрёт. И я умру. Жалко, что я в любом случае умру. Вообще жалко, что люди умирают. Каким милосердием нужно обладать, чтобы выдумать смерть?
   Всё ещё может случиться..
   А может уже всё случилось? Когда-то? И остальное лишь цепочка последствий? Жизнь оттолкнулась от факта и понесла. Несёт. Туда ли, куда убегает время. Туда, ли, куда уносятся поезда. И уеду я со станции "Рай". Уйду в ещё существующее. И буду там.
   Всё ещё может случиться.
 

   - Как! И после стольких лет одиночества у тебя есть, что сказать в защиту людей?
 - Защита нужна индивидуумам, люди же в ней не нуждаются. Толпа безлика и права. Всегда.

"Цветы, венки, украшения, ленты, звонит колокол. Какие пышные похороны, красиво, правда? Сначала метродотели гостиниц во фраках без шёлковых лацканов. Несут венки. Потом - лакеи в коротких панталонах и белых чулках. У них тоже венки. Потом  - камердинеры, за ними - горничные. эти одеты, кк мы Потом консьержки, затем - посланники небес. Я иду впереди. Палач меня баюкает. Все хлопают, а я бледна и умираю.!"

Бедная Соланж, моя бедная маленькая  Соланж...

Как просто превращается Число в Дату.
Как незаметно Дата становится Точкой.
И опять мы отчитываем от неё Числа.
Вновь становящиеся Датами.

   Дома, как глухие камни. нет ни одного окнаю Все они скрыты под плотно закрытыми жалюзи.
   Улицы пусты.
   В небе три облака.
   Море безжизненно блестит. откуда-то механически кричит телевизор. евозможно понять откуда. Из камня. Так плачут камни.
   Кажутся глупыми книжные истины и житейские мудрости. 
   Потому что не для кого.
   Никого нет.
   Случайные появления людей скорее утверждают их отсутствие.
   И ты один, один на всей планете. со своим маленьким домашним баобабом.
   Вот она тайна Геростратова безумства.
   И в это время вползает страх.

   Он гонялся за каждой юбкой и упрашивал снизойти до него, в тайне мечтая об обратном.
   Сломаное шизофреническое сознание. но мне его не было жаль...

   Я ненавижу себя. Чёрное гнильное марево мыслей застилает разум.
   Мрак и мерзость. Мерзость и мрак. И нет более ничего. Ничего нет..

  Майонезные лица пялятся в окна, моются морем, греются солнцем. Бьются истомой. Выходят из рамок.
  Их замахивают пальмы своими плоскими многопалыми ладонями.
   Я куплю "Казбек", закурю и дождусь. когда покраснеет день ночью.
И будут далёкие огни в море азбукой Брайля рассказывать о чьём-то счастье..

   Я узнал, что значит быть большим и взрослым. когда обрастаешь недомолвками, ложью, собственным мнением, обязанностью совершать поступки, знаешь, как раздваивать и разтраивать сознание и совесть. Когда за спиной громоздятся руины ошибок, не поддающиеся реконструкции иброшенные напроизвол судьбы. Когда не можешь вспомнить людей, некогда шедших с тобой бок о бок. Когда слова люди, дружба, любовь начинают казаться высокопарными и глупыми.
   С этого момента начинается вохвращение к смерти...

   Я ТОГДА ещё часто путал, как писать "человек", "Б-г" - через тире или дефис.

  Когда до человека доходят масштабы он или сходит с ума или...

   - Б-г есть всё..
  -  Неправильно. абсолютно не правильно.!! Тоесть, нет, конечно, - так-то оно так, но... Понимаешь, всё дело в знаках  - " Б-г=есть. Всё." 

   Хотелось ещё сесть одному, зажаться в угол и надраться, так, чтобы всем чертям тошно стало.
   Небвло ничего в этой жизни нового.
   Даже грех был стар.
   И за душой пусто.
   Грустно.
 

   СЦЕНА. (Ворох кулис, стряхивя серую пыль, уходит в сторону).
        Ночь. За окном комнаты горят костры.
    Он сидит, прислонившись спиной к спинке кровати.
    Она спит рядом, на грязном полу. 
    У него текут слёзы.
    От неё пахнет перегаром.
    Неожиданно вздрогнув, она приподнимается на руке.
    На длинный взьерошенный волос падает отблеск костров.

 - Милый, ты с кем-то разговаривал?
   Он молчит.
 - Милый, почему ты молчишь?
 - Мне показалось... Нет. мне только показалось...

   Она вскакивает и хлестает его по щекам.

   Он тихо смеётся, сходит с ума и умирает.

   Скоро и ей станет не больно.
   Она садится возле него, берёт его руку, целует.

   И повторяет ппро себя:
  -  Проснись, проснись, проснись......
 

   Яркий свет.
   Занавес.

    ЭТО КОНЕЦ.